Отправлено: 18.02.09 21:57. Заголовок: В НИЗОВЬЯХ КУБАНИ И НА ТАМАНИ (Суворов) (продолжение) источник www.nw-kuban.narod.ru

В НИЗОВЬЯХ КУБАНИ И НА ТАМАНИ

Бывший командир корпуса генерал-майор Бринк встретил Суворова строго официально, рапортом. Но Суворов, как бы не замечая этого, представился и вручил предписание о назначении его командиром корпуса.

У Суворова уже сложилось определенное мнение о войсках корпуса, которые он осмотрел по дороге к Копылу, и оно было малоутешительным, ибо солдаты располагались скученно, смотрели хмуро, а за валами укреплений было много свежеотесанных крестов на солдатских могилах.

Бринк доложил, что войска корпуса стоят в таманских крепостях, в Ачуеве, у Красного леса, у ставки сераскира, в коммуникационных редутах и в Ейском городке. Здесь же, при Копыле, стоит Белозерский пехотный полк из восьми рот, Славянский и Острогожский гусарские полки, сводный батальон гренадер из всех пехотных полков корпуса и два полка казаков — Барабанщикова и Вуколова.

По словам Бринка получалось, что в корпусе все в порядке. Но Суворов прервал его:
«Хорошо».
Но еще древние греки говорили: «Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать». 6 января 1778 года войска Кубанского корпуса впервые увидели своего командира. Прослушав, как играет полковой оркестр, Суворов остался доволен, похвалил капельмейстера и заметил. «Музыка нужна и полезна, и надобно, чтобы она была самая громкая. Она веселит сердце воина, ровняет его шаг, по ней мы танцуем и на самом сражении. Старик с большой бодростью бросается на смерть, молокосос, отирая со рта молоко маменьки, бежит за ним. Музыка удваивает, утраивает армию».

После этого в Копыле и других укреплениях, где были полковые оркестры, чаще стала греметь музыка. Звенела медь, бухали турецкие барабаны, гнусавили кларнеты, визжали флейты. Капельмейстеры разучивали походные марши, стараясь угодить новому командиру корпуса.

Ветер несколько утих, но мороз усилился. Узнав, что Суворов собирается ехать на Тамань, Бринк предложил подождать потепления, на что Суворов весело ответил:
«За хорошей погодой гоняются женщины, да щеголи».
И тут же вызвал дежурного капитана с целью отдать приказ приготовить лошадей для походного шта

 Отправлено: 18.02.09 22:04. Заголовок: ВТОРОЕ ПОСЕЩЕНИЕ КУБ..

ВТОРОЕ ПОСЕЩЕНИЕ КУБАНИ

Пробыв в кругу семьи около недели, Суворов на почтовых лошадях пересек Украину, земли войска Донского и прибыл в Царицынскую крепость (г. Волгоград), откуда начиналась Астраханская линия. Спустившись по Волге к Астрахани, он осмотрел укрепления и городки волжских казаков, а затем берегом моря направился на Терек, где от крепости Моздок начиналась Азово-Моздокская линия. В крепости Ставрополь он встретился с султаном Кайсайской орды Арслан-Гиреем, с которым заключил договор о дружбе, подкрепленной «непосредственной мздою», как донес Суворов позже.

Из Ставрополя он поехал на юг, к Кубани, уже известной ему дорогой. Во второй половине января стояли сильные холода. Суворов сел в простые сани, завернулся в тулуп и в сопровождении небольшой охраны поехал по линии. В фельдшанце Всехсвятском Суворова встретил комендант капитан Нижегородского пехотного полка Иван Евсюков, по вине которого солдаты вверенного ему укрепления осенью 1778 года попали в плен. Суворов строго расспросил его о причинах, вызвавших захват солдат шайкой абреков, и тут же объявил Евсюкову, что он будет отдан под суд. Однако весной Суворов по своей природной доброте приказал Райзеру суд прекратить и объявить Евсюкову выговор «в штраф за упущение».

В Царицынской крепости, где стоял гарнизон от Нижегородского пехотного полка, Суворов остался ночевать. Назавтра, осмотрев крепость и побеседовав с офицерами, Суворов выехал в фельдшанец Восточный, оттуда в крепость Павловскую и далее в Азов.

На правом берегу маленькой речки Терновки, левом притоке Большой Ей, на месте станицы Калниболотской, Суворов осмотрел первый коммуникационный редут — Терновой. Далее путь его шел вниз по Большой Ее вдоль левого берега. Через сорок две версты дорога вышла к переправе через Большую Ею, у которой на правом берегу реки стоял фельдшанец Большеейский. Сейчас на этом месте МТФ № 4 колхоза «Кавказ» Крыловского района Краснодарского края. Затем Суворов ехал степью, пересекая безымянные степные речки, лежащие подо льдом, и через шестьдесят восемь верст на берегу реки Елбузды, левом притоке Кагаль-ника, осмотрел последний фельдшанец на этой дороге— Элбуздинский. Отсюда до реки Кагальник, где был карантин и переправа, оставалось всего двадцать восемь верст. Суворов, конечно, обратил внимание на то, что все три укрепления построены по одному плану, без учета особенностей местности. Это были бастионные редуты в виде квадрата с фасами длиной девятнадцать саженей, состояли из оборонительного вала с турами, волчьих ям, рогаток и внешнего рва. В бастионах насыпаны барбеты. Для умелого противника эти укрепления стали бы легкой добычей.

Но не это возмутило Суворова. Во всех коммуникационных крепостях и в промежуточных более мелких укреплениях стояли казаки. По приказу Райзера, который положения дел на линии не знал, сидел в Благовещенской крепости «яко взаперти», люди не могли отлучиться из укреплений, по этой причине казаки не смогли заготовить на зиму сена. В суровые морозы начался падеж лошадей, что резко снизило боевую силу казачьих полков.

В Азове Суворов отдыхал у коменданта генерал-майора артиллерии Андрея Романовича Ливена. Потом выехал уже знакомой ему дорогой в крепость Дмитрия Ростовского, а оттуда Бердянской линией вдоль Азовского моря возвратился в Крым.

23 февраля Суворов донес Румянцеву о проделанной инспекции. К рапорту он приложил описание укреплений и почтовых станций, которые он осмотрел. Он сообщил также, что на Кубани «точно тихо», население занято мирным трудом, ибо разбойники «силою укреплений в узде». Однако добавляет, что закубанцы все же изредка нападают и их предводитель Дулак-султан «чуть недавно, на драке, не потерял голову», получив достойный отпор на кордонной линии.

Суворов снова просит назначить на Кубань замену Райзеру. 1 марта Суворов посылает приказ Райзеру подготовить корпус к выходу в летние лагеря для боевой учебы. Требует в трехдневный срок лично осмотреть местность в четвертой дирекции и выбрать место для постройки нового укрепления. Мы не знаем, уложился ли Райзер в этот срок, сам ли выбрал место под фельдшанец, или поручил это сделать Штеричу, начальнику дирекции, но приказ был выполнен.

2 апреля Суворов доложил Румянцеву, что «между Марьинскою крепос-. тью и Архангельским фельдшанцем к воздвижению одного укрепления приступлено». Укрепление получило название «фельдшанец Новый». До настоящего времени его план не найден. Черноморские казаки построили тут Александровский пост, развалины которого сохранились у краснодарской городской свалки.

Забегая несколько вперед, скажем, что 5 апреля Суворов, донося дополнительно о проведенной им инспекции кордонных линий, сообщил, что планы укреплений левого крыла Кубанской линии он высылает, а правого крыла вышлет позже, ибо они еще не готовы.

Поэтому он не мог выслать Румянцеву и полную карту осмотренных им кордонных линий, что прикрывали Кавказ от Каспийского до Черного моря. Такая карта была сделана позже. Изучая хранящиеся в ЦГВИА карты и планы, касающиеся данной темы, я натолкнулся на карту «Описание лежащей степи между Каспийским и Азовским морями, начиная от Царицына до Кизляра, и вновь сделанной Астраханской линии крепостей. Так же и по реке Кубани укреплений». В каталоге указано, что эта карта сделана около 1784 года. Это ошибка. Составители каталога забыли, что кубанские укрепления были срыты в мае 1779 года. А на карте все крепости показаны. И что самое ценное, она подписана самим Суворовым. Карта эта небольшая по размеру, всего 60X40 см, и изучить ее довольно трудно.

Поэтому рассмотрим вторую карту, сделанную более точно. Называется она, как и большинство старинных карт, довольно пространно: «Описание расположения по реке Кубани и от двух мест до города Азова крепостям и фельдшанцам с их расстоянием, так же (вырвано. — В. С.) крепости Темрюка». Даты изготовления и подписи карта не имеет. Но мы с уверенностью можем сказать, что это тоже уникальная карта, сделана также в начале 1779 года. Почему так можно утверждать? На карте не указаны коммуникационные укрепления, построенные от крепости Александровской к Азову. Суворов 8 апреля 1779 года приказывает начать их строить, работы вести «наипоспешнейше и совершенно их прежде двух недель кончить». Поэтому мы с полной уверенностью можем сделать вывод, что карта составлена в апреле — мае 1779 года. В июне кубанские укрепления уже были разрушены по условиям нового договора с турками.

Хочу обратить внимание читателя на такие подробности, как местонахождение крепости Благовещенской и фельдшанца Всехсаятского, о чем писалось в свое время очень много, и притом все исследователи заблуждались, ибо с картой этой знакомы не были. На карте ясно видно, что крепость Благовещенская расположена на правом берегу Казачьего ерика, а от нее вниз по течению Копыльский ретраншемент, то есть Старый Копыл. А Всехсвятский фельдшанец расположен не там, где была крепость Прочный Окоп, как об этом пытаются утверждать кубанские историки, а гораздо севернее правобережья Кубани, на берегу степной речки. Известную ценность эта карта представляет и в том, что на ней указаны расстояния между укреплениями. Хочу заметить, что они отличаются от расстояний, уже указанных Суворовым в своем рапорте от 2 января 1779 года.

...Жизнь солдат на линии с каждым днем ухудшалась. Несмотря на выговоры, Райзер упорно сидел в штабе корпуса, который так и не перевел в Марьинскую крепость, в центр всей Кубанской линии. На линию он ни разу не выезжал, укрепления не осматривал, за питанием не следил.
«А больных в Кубанском корпусе, — спокойно сообщал он, — умножается и довольно умирает. В ноябре, декабре и январе месяце померло четыреста двадцать восемь человек, большая часть поносной кровавой болезнью».

Суворова ужасали эти цифры, ведь без войны погиб целый батальон солдат. Он еще раз советует Райзеру переехать со штабом ближе к центру линии. Но Райзер не желал бросать обжитое место в Благовещенской крепости, далекой от реки Кубани, с приличным домом. А в Марьинской крепости были только землянки, да и граница совсем рядом, за рекой, откуда нередко прилетали пули.

Суворов советует Райзеру умело организовывать базары и менные дворы для торговли с горцами, как это» делалось ранее Для этого он предлагает сделать мост через Кубань и на левом берегу оборудовать крепкий фельдшанец для прикрытия базара от нападений разбойников Ибо «благомудрое великодушие иногда более полезно, нежели стремглавный военный меч».

Но Райзер поступил иначе. Он начал выжигать леса вдоль Кубани!? Суворов снова сделал ему внушение:
«...выжигание драгополезных лесов не сужу я столь необходимым...» И потребовал вместо выжигания лесов, которыми и так бедна Кубань, усилить бдительность. Одновременно он направляет Райзеру письма с указанием разослать их закубанским князьям с целью удержания от набегов на русские посты и на мирных на-гайцев Суворов укоряет князей, что они «часто воровски через Кубань российских лошадей воруют и, нападая на наши караулы, оказывают часто свое злодейство».

Суворов имел точные сведения, что за спиной закубанских князей и султанов стоит Турция, что турецкие агенты подогревают интерес их к нападению на мирное население и русские посты денежными и иными подарками В набегах участвовала часто не только дружина князя, но и насильно собранное ополчение из крестьян. Простые люди не желали воевать, хотели бы торговать, совершать мены необходимых для них вещей. Зная такие настроения, Суворов и предлагал закубанским князьям жить мирно, уважать друг друга, организовать торговлю И предупреждал, что если они не прислушаются к его письмам, то принужден будет «переправить через Кубань войска и наказать за такую дерзость огнем и мечом, и в том сами на себя пенять должны будете».

Суворов вновь и вновь просит Румянцева заменить Райзера, ибо «недвижимость его в Благовещенской крепости» приводит к тому, что он не знает положения на линии и сидит в этой крепости «яко в заперте», а отсюда и плохое руководство войсками корпуса.

Во второй половине марта Румянцев все же дал согласие отозвать Райзера» с поста командира Кубанского корпуса. 20 марта Суворов приказывает бригадиру Гинцелю временно вступить в командование корпусом Одновременно он дает ему указание штаб перенести в крепость Марьинскую, лично осмотреть все укрепления линии В руководстве войсками строго придерживаться его указания от 16 мая 1778 года и как можно быстрее начать строительство двух коммуникационных редутов на новой дороге от крепости Александровской в сторону Азова «для спокойствия кочующих там ногайцев, как и для провиантских транспортов» и за две недели закончить. Однако выполнить это Гинцелю не удалось.

29 марта Румянцев сообщил Суворову, что под давлением внешнеполитической обстановки в Константинополе заключена конвенция с Турцией, которая подтвердила Кючук-Кайнарджийский мир, признала независимость Крымского ханства и законность избрания Шагин-Гирея на ханский престол. Россия со своей стороны обязалась вывести свои войска из Крыма и отвести Кубанский корпус на рубеж Еи.

Суворов, выполняя ордер Румянцева, отдает приказ бригадиру Макарову, командиру Курского пехотного полка, разрушить Екатерининскую крепость и все фельдшанцы первой дирекции и 14 мая отступить. Турецкий ага решил перестроить и укрепить крепость Суджук-Кале, как базу для дальнейшего наступления на Кубань, но горцы помощи ему не дали, опасаясь того, что русские войска в ответ на это Кубань не покинут. Турки все же укрепили Суджук-Кале и несколько позже построили крепость Анапу.

После вывода войск из Крыма и с Кубани Суворов просил у Потемкина нового назначения. В конце июля он был назначен командиром пограничной дивизии Новороссийской губернии, находящейся в непосредственном подчинении Потемкина. В конце 1779 года Россия решила расширить свои владения на берегах Каспийского моря, чтобы оказать реальную помощь Грузии, изнемогающей в борьбе с персидско-турецкими захватчиками.

Суворов, зарекомендовавший себя в Крыму и на Кубани как блестящий дипломат и администратор, был в январе 1780 года направлен в Астрахань. Ему поручили организовать комбинированный набег на Персию отрядом, состоящим из сухопутных сил и флота. Суворов с жаром взялся за это дело. Но этот проект положили под сукно и сократили финансирование. «Ныне чувствую себя здесь забытым, — с горечью пишет он Турчанинову, — оскудевши; живу половинным жалованьем». Дело в том, что завистники и противники Суворова обвинили его в перерасходе денег, выделенных на выселение христиан из Крыма, — около 15 000 рублей, которые тут же стали высчитывать из его же жалованья. «Вот и воздаяние! — восклицает Суворов. — Вместо благодарности — денежный начет!»

Два долгих года провел Суворов в Астрахани, томясь от небывалого для него безделья. Служебное положение его было самое неопределенное. Его, человека вспыльчивого и самолюбивого, больно ранили всякие сплетни и дрязги. Период вынужденного безделья наложил отпечаток на его письма, в которых он высказывает свое мнение об обязанностях человека в обществе и о взаимоотношениях между начальниками и подчиненными. Эти мысли были для того времени передовыми, так как он критиковал порядок продвижения по службе, при котором награждаются и продвигаются только подхалимы и льстецы.

Отсутствие интересного дела, плутни чиновников, семейные неурядицы измучили Суворова. Он посылает несколько писем Потемкину с просьбой дать ему настоящее дело, и в декабре 1781 года его назначают командовать Казанской дивизией, которая состояла из двух полков. Это была месть недоброжелателей, которых при дворе Екатерины II было более чем достаточно. Ему, боевому генералу, перед этим командовавшему двумя корпусами, дали как бы в насмешку всего два полка. Суворов начал протестовать, но все напрасно.

Шли месяцы. Суворов тосковал. В узком кругу он часто повторял античную эпиграмму Паллада:
«Судьба не умеет рассуждать, как не признает и законов, бездумно отдаваясь на волю своего собственного течения, она деспотически царствует над людьми. Она чувствует расположение к негодяям и ненавидит людей честных, как бы желая показать свою власть, лишенную смысла...»
Обострение русско-турецких отношений из-за нежелания Турции выполнять взятые на себя обязательства, на что ее подталкивала Англия, восстание населения в Крыму против Шагин-Гирея вынудили правительство вспомнить о Суворове.

 Отправлено: 18.02.09 22:05. Заголовок: ТРЕТЬЕ ПОСЕЩЕНИЕ КУБ..

ТРЕТЬЕ ПОСЕЩЕНИЕ КУБАНИ

Зима 1779 года была очень суровой. Сильные морозы с обильными снегопадами вызвали на Дону массовый падеж скота. А летом 1780 года с калмыцких степей налетела туча саранчи, которая уничтожила посевы хлеба. Войсковой атаман войска Донского генерал-майор А. И. Иловайский доносил летом 1781 года князю Г. А. Потемкину:
«...через всегдашнюю ногайцев необузданную самовольность и хищное стремительство к разбоям вверенное мне войско... принуждено с величайшим прискорбием сносить сугубые убытки и разорение...»

Тем же летом ногайские феодалы и мурзы отказались повиноваться Шагин-Гирею, заявив, что они не считают себя его вассалами. А турки начали проводить работу по отделению Кубани от Крымского ханства и созданию автономного княжества, которое в дальнейшем послужило бы плацдармом для набегов на южные границы России. Комендант Ейского укрепления и генерал-губернатор Азовской губернии почти ежемесячно докладывали о вызывающем поведении ногайцев на южных рубежах России.

Русское правительство приказало организовать поход на агрессивные ногайские орды. Один отряд выступил из Азова, другой из Ставропольской крепости. Но командиры не сумели организовать скрытные и стремительные марши к ногайским кочевьям. Ногайская конница днем боя не принимала, пряталась в камышах и лесах, а ночью, когда русские усталые войска становились на бивуак, непрестанно тревожили внезапными нападениями. Поход окончился неудачей, это подтолкнуло ногайских феодалов к мысли, что русские войска можно побеждать. Они, мол, довольно слабые, в чем уверяли и турецкие агенты.

Протурецки настроенные феодалы и часть духовенства Крымского ханства обратились ко всем «правоверным» не повиноваться Шагин-Гирею и избрали ханом Батыр-Гирея, жившего в Закубанье. Кубанский сераскир Арслан-Гирей тут же поднял восстание и, собрав войско, направился в Крым, чтобы помочь новому хану. Турция, используя восстание, немедленно высадила на берегах Тамани морской десант. Шагин-Гирей, получив об этом известие от таманского каймакана, направил к начальнику десанта своего посла, чтобы выяснить причину появления турецких войск на территории, подвластной Крымскому ханству. Турецкий паша приказал послу отрубить голову и в знак презрения к хану отослать ее в Бахчисарай.

В короткий срок весь Крым был охвачен волнениями, и, когда заволновалась даже ханская гвардия, Шагин-Гирей бежал в Керчь под защиту русского гарнизона. Узнав об этом, турки незамедлительно высадили десанты и в Крыму. Потемкин, видя, что хан более не способен взять власть в свои руки, решает начать активную подготовку к присоединению Крыма к России. В августе 1782 года он вызывает А. В. Суворова в Херсон и вновь назначает его командиром Кубанского корпуса.

Суворов заехал в Полтаву, забрал свою семью и оттуда уже выехал к новому месту службы. В начале сентября Суворов с женой Варварой Ивановной и семилетней дочерью Наташей, взятой им на время из Смольного института, прибыл в крепость Дмитрия Ростовского, где была штаб-квартира Кубанского корпуса. Оставив здесь семью, Суворов с походным штабом выезжает в Ейское укрепление, единственный тогда русский форпост на государственной границе по реке Ее. Начальником Ейской группы войск корпуса был уже знакомый Суворову по 1778году подполковник Лешкевич. В Ейском укреплении по-прежнему, кроме гарнизона, располагались таможня, татарская комиссия и провиантский магазин, которые по приезде Суворовым и были осмотрены. Войскам, здесь же стоящим лагерем, сделаны строевые смотры. По просьбе Суворова, Лешкевич ознакомил нового командира корпуса с военно-политическим положением на Кубани на основании данных, полученных им от своей разведки.

В день отъезда из Ейского укрепления Суворов донес Потемкину о настроениях среди местных народов и особо подчеркнул, что под влиянием турок «горские племена преисполнены мятежным духом» и постоянно делают набеги на мирных ногайцев и укрепления Азово-Моздокской линии. Подробно описал и происки турецкой агентуры. Прошедшая зима на Кубани была трудной, и бескормица заставила ногайцев сняться со своих кочевий и двинуться на север, в манычские степи, но тут их остановили казачьи посты. К закубанским горцам и кочевавшим там ногайцам правобережные ногайские племена за помощью не обращались, так как те, по словам Суворова, «с ногайцами никаких союзов не имеют, но ездят непрестанно на грабеж и достигают нередко российских границ».

В тот год осень была ранней. Неприветливы стали приазовские степи. Угрюмо темнели иссеченные дождями обрывистые берега Ейского лимана, а с заходом солнца степь окутывала жуткая темень, и только ветер свистел в отмершем бурьяне да всхлипывали черные волны под глинистыми обрывами лимана. Днем и ночью в палатках стояла сырость, так как в здешних местах топлива, кроме кизяка и бурьяна, не было. В Нижегородском пехотном полку тогда из 1305 человек списочного состава болело 120 человек, а в Низовском — 141 человек. После смотра Суворов приказал оба полка сразу же отвести на правобережье Дона и разместить по казачьим станицам с приказом «состоять в ежечасной готовности». Полки сразу же выступили в поход, оставив для усиления гарнизона Ейского укрепления по одной роте с полковой пушкой.

Возвратившись в крепость Дмитрия Ростовского, Суворов почти три месяца ожидал новых распоряжений в ответ на свой обстоятельный рапорт, но начальство хранило молчание. Рабочий день Суворова был уплотнен до предела: он изучает донесения Лешкевича, рапорты командиров казачьих сторожевых застав, стоящих в Задонье, пишет письма знакомым по первому посещению Кубани ногайским феодалам. Постоянно помня о Кубани, Суворов через Лешкевича засылает туда разведчиков и внимательно изучает их донесения, стараясь выработать новые меры по пресечению проникновения в ногайские орды турецкой агентуры и установлению новых знакомств среди ногайских феодалов с целью привлечения их на сторону России.

Много времени у Суворова занимали и хозяйственные дела, связанные с размещением войск на постой, снабжением их фуражом, продовольствием и обмундированием. Казарм в те годы русская армия не имела, вернее, они были только в крепостях, и то не во всех, да в крупных городах, а на окраинах Российской империи их вообще не было. Войска, особенно кавалерию, размещали по крестьянским дворам и дворам обывателей провинциальных городков. У ворот двора обязательно устанавливался шест, на который привязывались пучки сена или соломы. Это означало, что во дворе стоят армейские лошади. Сколько пучков привязали квартирьеры на шест, значит, столько во дворе и лошадей да вдобавок почти всегда столько же солдат.

Суворов умел самые сложные конфликты разрешать очень деликатно, с присущим ему юмором и тактом. Однако, проявляя в первую очередь внимание к материальному обеспечению своих войск, он никогда не потвоствовал самочинным действиям подчиненных ему войск, обидевших каким-либо образом местных жителей. Особенно когда это касалось казаков, боевых соратников по совместным походам, как прошедшим, так и будущим. Тем более что войско Донское и в тот год выделяло в состав Кубанского корпуса несколько своих полков.

«Обывателя не обижай, — требовал Суворов, — он нас поит и кормит. Солдат — не разбойник!»
От командиров всех степеней он постоянно требовал: «В стоянках и на походах мародеров не терпеть и наказывать оных жестоко тотчас на месте», чтобы это служило уроком для разного рода порочных людей, попадающих в армию, и служило моральным удовлетворением населению за причиненные обиды.

Много внимания Суворов уделял и боевой подготовке войск, которые ранее не были под его командой и суворовскую школу обучения не проходили. К этому вопросу он всегда относился с воодушевлением. В короткий срок полки корпуса преобразились не только в боевом, но и в моральном отношении. Благодаря энергичным мерам смертность среди солдат снизилась с десяти до одного процента. Изнуренные солдаты воспрянули духом и превращались в смелых и «дерзновенных» воинов. В таких хлопотах и трудах и прошли для Суворова последние месяцы 1782 года.

Между тем события в Крыму и на Тамани складывались так, что далее откладывать проблему Крыма, а вместе с ним и его вассальных областей было невозможно. 19 января 1783 года императрица подписала манифест о присоединении Крымского ханства к России. В конце января Суворов и атаман войска Донского Иловайский были вызваны князем Потемкиным в Херсон на совещание командиров шести корпусов, стоящих на южных рубежах России.

Потемкин на совещании зачитал указ о начале военных приготовлений южных корпусов «для отражения силы силой» в случае враждебных действий со стороны Турции или протурецки настроенных татарских феодалов. Правительству стало известно, что Турция начала активно готовиться к войне: формирует флот с десантом, стягивает к Дунаю сухопутные войска, под руководством французских инженеров ведет работы по усилению приморских крепостей. В конце совещания Потемкин сказал Суворову:
«Вы, ваше превосходительство, отправляйтесь в Прикубанье. Держите свой корпус на готовой ноге, как для ограждения собственных границ и установления между ногайцами нового подданства, так и для произведения сильного удара на них, если б противиться стали, и на закубанские орды при малейшем их колебании, дабы тех и других привести на долгое время не в состояние присоединиться к туркам».

Учитывая особенности военной организации ногайцев, которые сражались только конными, могли быстро сосредоточиться и так же быстро рассеяться по степи, Потемкин приказал атаману Иловайскому подготовить для усиления Кубанского корпуса семнадцать конных полков.

По возвращении в крепость Дмитрия Ростовского Суворов сразу же начал готовить подчиненные ему войска к походу на Кубань, отдал распоряжение о подвозе провианта, фуража, боевых припасов. Офицеры-ремонтеры закупили у казаков и калмыков лошадей для кавалерийских полков. В арсеналах от зари до зари стучали молотки: ремонтировали повозки, артиллерийские лафеты, зарядные ящики, понтоны, все, что необходимо для степного похода.

После Пасхи, когда спало половодье и просохли задонские дороги, Суворов по заранее составленному графику подтянул к крепости Дмитрия Ростовского полки корпуса. К этому времени через Дон уже был наведен понтонный мост, по которому войска и перешли реку. Войска заняли старую государственную границу. На возвышенностях правобережья Большой Ей с целью прикрытия бродов была построена цепь небольших редутов-форпостов, гарнизоны которых состояли из пехотной роты с пушкой и одного-двух десятков казаков. Между форпостами разместились сторожевые казачьи заставы. В тылу лагерями стояли сильные корволанты. Все эти форпосты, заставы и корволанты составили Ейскую оборонительную линию.

Удалось установить точное местонахождение только пяти форпостов Ейской линии. Сколько их всего было, пока неизвестно. В начале июня Суворов переводит штаб-квартиру в Ейское укрепление, сюда вскоре переехала и его семья.

Суворов все свое время отдает службе, строительству и боевой учебе войск, которые стояли в лагерях вдоль правого берега Ей. Надо отметить, что вывод войск в летние лагеря в те годы был делом новым. Генерал-фельдмаршал Румянцев первым понял, что общевойсковые учения очень нужны и в мирное время. Но так как войска по родам войск обычно располагались довольно разбросанно по Российской империи, то он ежегодно летом собирал в лагеря все роды войск для общевойсковых учений.

Полки выводились из лагерей в степь севернее поймы Ей, где под руководством командиров, а то и самого Суворова, занимались строевой подготовкой, ружейными приемами, стрельбой. Чтобы приучить людей к спокойствию и мужеству в бою, Суворов разделял войска на две части. Иногда обстреливали друг друга холостыми зарядами из ружей и пушек. После сближения солдаты атаковали в штыки, а сойдясь грудь с грудью, поднимали ружья штыками вверх и, пробежав сквозь линию мнимого противника, строились в колонны и следовали в лагерь.

Конница в те годы была грозной силой, удар которой было трудно сдержать пехотным частям. Поэтому Суворов и учил пехоту быстро строить каре и отбивать атаку кавалерии огнем и штыками...

В распоряжение Суворова прибыли два генерал-майора — В. И. Елагин и Ф. П. Филисов, которых он просил у Военной коллегии еще в начале 1778 года для командования крыльями Кубанской кордонной линии. Задача ясна — занять и восстановить старые укрепления, которые еще недавно были покинуты русскими войсками.

И вот в один из дней середины июня полковой командир Низовского пехотного полка барон Георгий фон Холле, пятидесятилетний полковник, выходец из обедневшего прибалтийского рода, получил приказ приготовить полк к походу. Пока ротные командиры сворачивали лагерь и укладывали на телеги ротное хозяйство, Суворов объяснил фон Холле задачу: совершить марш к Копылу и далее на Тамань, где восстановить укрепления бывшей Кубанской кордонной линии и занять их гарнизонами. Штаб поставить в бывшей Таманской крепости. Кроме того, построить два моста и оборудовать между Темрюком и Копылом «двуротный при двух полевых орудиях пост (в бывшей Новотроицкой крепости. — В. С.), на середине при Курках, и вправо к морю, в Ачуеве, одна рота, да по-ставится рота с пушкой в Иримском шанце, осьмнадцать верст влево от Копыла на Кубань».

Невольно возникает вопрос, что это за Иримский шанец? Ведь не было такого в составе укреплений Кубанской кордонной линии! Откуда он взялся? Оказывается, писарь, который писал под диктовку Суворова, вместо «да поставится ротой с пушкой и в Римском шанце» перепутал и написал «в Иримском»...

Полностью установить, кто восстанавливал нижнекубанские укрепления, не удалось. Известно, что в бывшую Новотроицкую крепость был направлен с ротой Иван Пересветов, тридцатипятилетний капитан из бедного дворянского рода, который уже в тринадцать лет начал службу. Второй ротой командовал капитан Лев Шлыков, из солдатских детей, который служил уже двадцать три года.

Прошедшие дожди вызвали разливы степных рек, и Суворов срочно затребовал из Азова понтоны и тут же направил их под прикрытием казаков вслед Низовскому полку, чтобы помочь совершить переправы через Бейсуг и Кирпили. Через несколько дней выступил и Нижегородский пехотный полк, которым командовал бывший гвардеец Сергей Булгаков, тридцатипятилетний полковник. Проводя перед маршем смотр полка, Суворов обратил внимание на хорошее состояние рот у капитанов Александра Тетерина, потомственного воина, участника взятия городка Тамана в 1771 году, Василия Свищева и Ивана Пересветова, ходивших с Бринком за Кубань в 1774 году и на Тамань в начале 1777 года.

Полковник Булгаков получил приказ восстановить коммуникационные редуты Бейсугский и Кирпильский, затем, оставив в редутах по роте с пушкой, маршировать к Копылу и стать там лагерем. После чего восстановить Римский фельдшанец и поставить там роту с пушкой для охраны коммуникации с Красным лесом, где будут заготавливаться дрова и строительный материал для мостов и землянок. И одновременно построить через Протоку хороший мост.

Булгаков приказ выполнил, но по незнанию местности допустил ошибку, которую ранее совершил Бринк. выбрал место для лагеря «на долговременном татарском кочевье», как позже доносил Суворов, в местности болотистой и нездоровой. Видимо, под кочевьем Суворов имел в виду развалины Эски-Копыла, где стоял штаб Кубанского корпуса в начале 1778 года. Одновременно Булгаков занял и «пустующие Копыльские развалины», как донес Суворов, то есть занял город Ени-Копыл, который во время мятежа противниками Шагин-Гирея был снова разорен.

22 июля генерал Елагин выехал на Тамань, чтобы принять команду над Таманской группой войск. Опираясь на пристава при ногайских ордах, кочующих на Тамани, премьер-майора Полторацкого и верного России Али-агу-каймакана, генерал должен был 28 июля провести церемонию принятия присяги таманскими ногайцами. Кроме того, используя специально выделенные ему Суворовым деньги на подарки, склонить местных феодалов на согласие переселиться на реку Ею или Кагальник. Такую же задачу получил и генерал Филисов.

В дополнительной инструкции Суворов напоминал генералам:
«Ваще превосходительство, ежевременно вводите в войсках обычай с татарами (ногайцами. — В, С.) обращаться как с истинными собратьями».
От благожелательного отношения войск к населению зависело многое и добровольная присяга, и добровольное переселение на родину предков. Тем более что часть феодалов, таких, как Джан-Мамбет-мурза, уже просила разрешения откочевать в уральские степи, то есть «в свою старину», как подчеркнул Суворов.

Вообще-то Суворов собирался ехать в Копыл лично, там была собрана наиболее многочисленная группа войск, да и резиденция кубанского сераскира рядом, но по какой-то причине поездку отложил. Послал туда Филисова, о чем позже очень сожалел.

Оставшись в Ейском укреплении, Суворов пишет письма таманцам, абазинцам и даже на Лабу. Приглашает население тех мест переселиться к Ее или Кагальнику, обещая всяческое покровительство и помощь. После беседы с Суворовым письма к лабинским феодалам повез сторонник России Курт-мурза, который поехал и в Абазу. Одновременно туда он повез письма и от Халил-эфенди, верного и честного человека, сторонника сближения с Россией. Суворов ходатайствовал перед князем Потемкиным о пожаловании Халил-эфенди штаб-офицерского чина с годовым окладом 500 рублей.

Суворов принял меры к обеспечению ушедших на Тамань и к Копылу войск необходимым продовольствием и фуражом. Он договорился с морским ведомством о доставке грузов к Копылу и Тамани водным путем. Сообщил Потемкину, что для двух мостов ему надо до сорока понтонов.

Князь Потемкин приказал командиру Кавказского корпуса генерал-поручику П. С. Потемкину срочно направить на Кубань с Азово-Моздокской линии Владимирский драгунский полк для подкрепления Кубанского корпуса. К середине июля полк достиг бывшей Царицынской крепости, откуда далее должен был двигаться вниз по реке Ее к Ейскому укреплению. Однако по какому-то соображению Суворов направил навстречу полку приказ двигаться не к Ейскому укреплению, а к Копылу.

А тем временем на Тамани и в низовье Кубани направленные туда полки уже заканчивали восстановление укреплений бывшей кордонной линии. Ветераны Кубанского корпуса, участники беспримерного строительства в начале 1778 года кордонной линии, как бы заново переживали те трудности и лишения, когда они в великих трудах, при непостоянной погоде строили «на носу вооруженных многолюдных варваров» многочисленные фельдшанцы и крепости.

В старых укреплениях заново возрождалась жизнь. Далеко по окрестностям разносились веселые крики солдат, которые подсыпали оползшие валы, устанавливали палисады и туры. Из-за валов доносился стук топоров, визг стальных пил да уханье артиллеристов, вкатывающих на платформу тяжелую пушку.

27 июля, когда вся Россия отмечала день победы русского военного флота при Гангуте, все укрепления бывшего правого крыла Кубанской линии были восстановлены. Кубанский корпус стал в боевую готовность.

 Отправлено: 18.02.09 22:05. Заголовок: ВОССОЕДИНЕНИЕ КУБАНИ..

ВОССОЕДИНЕНИЕ КУБАНИ И РОССИИ

Суворов по случаю своего назначения на должность командира Кубанского корпуса пригласил на праздник султанов и мурз ногайских орд. Со всех сторон потянулись конные группы. Приехав к Ейскому укреплению, гости устанавливали свои кибитки и отдыхали. Собралось всего до трех тысяч человек. Многие ногайцы помнили Суворова по 1778 году.

Суворов обошелся со всеми самым дружелюбным образом. Принимал всех как старинный приятель, а угощал, как радушный хозяин. На другой день ногайцы отправились в свои кочевья чрезвычайно довольные приемом и угощением. А Суворов был рад новым знакомствам. При беседах с мурзами он узнал, что многие согласны принять русское подданство.

Согласно инструкции Потемкина Суворов сразу же повел разговор с новыми подданными российской короны о переселении их к Днестру или за Урал, в степи, и сделал это так, чтобы «не было и тени принуждения». Об этом Потемкин дважды предупреждал Суворова. Переселение должно быть добровольным.

Приставом при ногайских ордах Суворов назначает премьер-майора Алексея Полторацкого, за полковником Лешкевичем оставил должность пограничного комиссионера. Это позволило больше внимания уделить разведке и борьбе с турецкой агентурой. Лешкевичу приходилось заниматься также и с русскими военнослужащими, которые по тем или иным причинам вынуждены были некоторое время находиться в Закубанье среди черкесов и турок.

Сторонник России султан Джамбулуцкой орды Муса-бей, приятель Суворова, лично убедил многих мурз дать согласие присягнуть на верность России. Однако некоторых убедить не удалось. Суворов снова рассылает в ногайские кочевья, приглашения на праздник в честь 21-й годовщины восшествия Екатерины II на престол. Сбор был назначен на 28 июня у валов Ейского укрепления.

Суворов получил сведения, что Потемкин прибыл в Крым, и в городке Карасубазар провел церемонию присоединения Крыма к России. Он послал ордера генералам о приведении к присяге местного населения на Тамани и у Копыла. Напомнил еще раз, что присяга населения должна быть организована торжественно и только добровольно. Для приобретения угощений он выделил генералу Филисову 500 рублей и Елагину 300 рублей.

Через два брода хлынули через Ею тысячные толпы гостей. Пронзительный скрип кибиток, колесные оси которых делались тогда только из дерева, наполнил степь у Ейского укрепления. Все правобережье Ей покрылось сотнями кибиток и тысячными табунами лошадей. Дым от костров обкутал все окрестности укрепления и, сползая в пойму Ей, заволакивал ее так, что не было видно противоположного берега. Всего прибыло на праздник около шести тысяч человек.

С целью безопасности гарнизон стоял в боевой готовности, на бастионах у пушек, заряженных картечью, дымились фитили. Остальная часть войск стояла в строю в полном боевом снаряжении, хотя и в праздник и позже со стороны гостей недоброжелательности не было.

28 июня 1783 года после богослужения в гарнизонной церкви Суворов в окружении своего штаба вышел из крепостных ворот, собрал у кургана напротив ворот всех мурз и зачитал им манифест о присоединении Крыма к России, а также об отречении от ханского престола Шагии-Гирея. Затем на коране все мурзы дали присягу на верность России. После зачтения царского указа о присвоении султанам и мурзам, сторонникам России, офицерских чинов с соответствующим денежным жалованьем довольные ногайцы разъехались по своим ордам и приняли присягу от своих соплеменников. А затем начался грандиозный пир.

Все ногайцы уселись на войлоках вокруг котлов и огромных вертелов, на которых жарились целые бараны. Султаны и самые важные мурзы сидели на коврах рядом с Суворовым. С валов стреляли холостыми зарядами пушки, крики «алла» сливались с криками «ура»! Потом начались конные скачки, игры, борьба, стрельба в цель. Вечером снова сели к котлам, и продолжалось угощение, которое закончилось глубокой ночью при свете костров.

Утром, после нового угощения, ногайцы, довольные гостеприимством хозяина, простились с ним и, клянясь в вечной дружбе, разъехались по своим кочевьям, сопровождаемые приставленными к ним русскими офицерами-наблюдателями, так называемыми приставами.

Все ногайские орды были приведены к присяге на верность России. Казалось, что подчинение ногайцев русским властям удалось решить мирным путем. Суворов отлично понимал, что формальное подчинение этих народов нельзя принимать за действительное. Своеволие и внутренние распри в ордах были очень часты, а масса народа легко подстрекалась к грабительским набегам. Сама церемония принятия присяги не могла служить прочной гарантией, поэтому Потемкин и принял решение изолировать ногайские орды от воздействия турецкой пропаганды, переселив их в уральские степи. Конечно, ногайцев переход на новое место страшил, но с этим Потемкин не считался.

Суворов готовился к переселению ногайцев, которые формально являлись уже подданными Российской империи. Конечно, Суворов, как никто лучше, зная истинное положение на Кубани, своеволие и постоянные внутренние раздоры в ордах, которые легко возбуждались турками, понимал, что надежда на полное перерождение кочевников пока является иллюзией. Ногайцы по-прежнему оставались опасным очагом у российских границ.

К тому же вскоре появились сведения, что и бывший хан, раскаиваясь в отказе от престола, стал подстрекать ногайцев к неповиновению российским властям. Да и донские казаки просили правительство переселить ногайцев подальше от границ. Докладывая свои соображения, Суворов считал, что переселение можно начать в первой половине августа «по собрании их посеянного с поля хлеба». Он наметил маршрут следования с Кубани: на Маныч, затем на Сал, вверх по Дону к Царицыну и Саратову, через Волгу сделать переправу на судах. Ногайцы на новых землях успели бы до зимы накосить сена для, своего скота.

Занимаясь подготовкой к переселению, Суворов понимал, что богатые и среднего достатка ногайцы могли переселиться без особых материальных затрат. Но среди кубанского населения были так называемые «бай-куши», то есть бедняки, которые работали по найму у богачей. Суворов через приставов пригласил их переселиться в донские станицы, чтобы они там влились в местное население «с исправлением казачьей службы», то есть были бы приписаны к казакам со всеми вытекающими из этого правами и обязанностями.

Таковы были планы Суворова, которые вскоре пришлось изменить. Точных причин, побудивших Суворова ускорить переселение, мы не знаем, так как документов, освещающих этот вопрос, пока не найдено. Известно только, что Суворов получил сведения о подготовке восстания в ногайских ордах под воздействием турецкой агентуры, да и Шагин-Гирей, перебравшийся из Крыма в городок Таман, вел себя двулично, посылал своих людей в орды с письмами, призывая уходить за Кубань.

Узнав, что во главе заговора мурз стоит хитрый и лживый Тав-султан, Суворов приказал арестовать его и содержать в Ханском городке под стражей верных России ногайцев. Докладывал ли Суворов о раскрытой им подготовке мятежа князю Потемкину, мы не знаем. Но Потемкин вскоре прислал приказ повременить с переселением до особого указания.

Но считая, что промедление в переселении ногайцев может вылиться в мятеж, Суворов начинает через верных ему мурз и султанов направлять орды к рубежу реки Ей: Ногайцы двигались очень медленно: их сдерживали огромные стада скота и броды через Ею. Прошло несколько дней, пока все орды переправились через Ею и сосредоточились вдоль ее правобережья.

С целью прикрыть переселенцев со стороны Кубани от нападения абреков и немирных ногайцев Суворов расставил от Ейского укрепления вверх до устья Малой Ей и далее вдоль нее цепь сторожевых казачьих застав. Южнее их Суворов поставил три сильных корволанта.

Ейская линия была как бы повернута на 180 градусов, потому что надо было не только прикрывать переселенцев, но и сдерживать беглецов, которые под влиянием турецкой агентуры стремились уйти в Закубанье. Мы знаем, что левым корволантом командовал уже знакомый нам Лешкевич. Правым — полковник Бутырского пехотного полка П. С. Телегин. Этот корволант стоял на высоком плато в двенадцати верстах северо-восточнее бывшего Большеейского фельдшанца.

Переселение началось. В ордах еще активнее заработала турецкая агентура, пугая ногайцев неведомыми степями, обещая скорую им помощь Турции. И не безуспешно. Некоторые из особенно зажиточных ногайцев, которые вначале соглашались на переселение, теперь, нарушая договор, тянули с переселением. В ночь с 30 на 31 июля, когда ногайцы уже отошли от Ей около ста верст, в Джамбулуцкой орде начался мятеж, который перебросился и в другие орды. Мятежники внезапно атаковали мирных ногайцев, которые понесли большие потери. Престарелый Муса-бей, приятель Суворова, был тяжело ранен саблей. Часть мурз, сторонников России, попала в плен. В самом начале мятежа вероломно были изрублены приставы секунд-майоры Масляницкий и Прижевский с небольшими отрядами, составлявшими их охрану. Это вдохновило мятежников, они, осмелев, напали и на казачьи дозорные отряды, которые, отстреливаясь, отошли к корволантам.

Волнение охватило всю степь. То, чего опасался Суворов, произошло. О том, что Суворов от своей разведки узнал о происках турецкой агентуры и бывшего хана среди переселенцев, мы можем судить по его письмам к атаману Иловайскому. Эти девятнадцать писем хранятся в Новочеркасском архиве. Информируя Иловайского о положении на Кубани, Суворов обязательно добавлял:
«Ради бога, пожалуйте мне скорее четвертый полк по сотням на усть Малой Ей...»

27 июля, прибыв в первый форпост Ейской цепи укреплений, он сообщает: «У нас уже баталия была». Коротко добавляет, что ногайцы рубились с казаками, но причины этой баталии он не раскрывает. Далее он сожалеет: « всего скучнее, что, как ни натягивай, все жидка Малоейская цепь и четвертый полк все же нужен».

В письме из Элбуздинского редута 1 августа Суворов пишет о переходе ногайцев за Кагальник, а 2 августа он уже с тревогой сообщает: «По многим слухам спешил я и прибыл с легким деташементом на Кагальник к Песчаному броду», думал встретиться с Иловайским, который должен был подойти с полками. На этот раз Суворов просит уже пять полков, чтобы ногаи, «видя их на глазах своих, удалились легкомысленного колебания».

В тот же день, получив сведения о потерях мирных ногайцев, Суворов с сожалением пишет:
«...татары в нынешнем году перекочевать в уральскую степь не могут...»
И далее дает Иловайскому указание оставить их на зимовье в пределах Донского войска, то есть по Манычу и Салу. Не успел он отправить это письмо, прискакал гонец с известием о начавшемся новом мятеже. Суворов дописал: «По окончании сего получил сейчас я известие о весьма сильных бунтах. Я сию минуту выступаю. Ради бога, елико можно, ваше превосходительство, поспешайте с толикими людьми, сколько ныне при вас в собрании, к Кагальницкой мельнице войска подкрепить и оные спасти».

Суворов во главе маленького деташемента быстрым маршем пошел наперехват бегущим на юг ногайцам и в устье Малой Ей пытался их остановить и уговорить продолжать переселение. Однако мятежники, подогретые турецкой агентурой, окружили его с угрозами.

Суворов пропустил ногайцев к броду через Малую Ею. После чего они пошли вверх по Большой Ее, на юг, к Кубани. Нужно отметить, что на левом фланге переселенцев особых волнений не было. 31 июля к начальнику корволанта прискакал охлюпкой окровавленный казак. «Измена, ваше высокоблагородие, ногаи взбунтовали!» — вскричал он. Лешкевич построил свой отряд в каре, а по углам поставил три пушки. На фланге стала сотня, казаков.

В это время с севера появилась лавина конных ногайцев и тысячи кибиток, стада скота, табуны лошадей. Рев скота, ржание лошадей, скрип деревянных осей кибиток наполнили степь. После небольшого колебания ногайцы сгрудились в огромную толпу и атаковали Лешкевйча. Несколько залпов в упор решили дело, и нападающие бросились наутек. В тот же миг казаки, рассыпавшись лавой, стали колоть беглецов пиками. И все же кибитки, переправившись через Ею, ушли к Кубани.

Другое огромное скопище ногайцев, которых уговаривал Суворов, вышло к урочищу Урай Илгасы, где был брод через реку Ею. Брод прикрывал седьмой форпост Ейской линии, западнее нынешней станицы Крыловской. Здесь гарнизоном стояла рота Бутырского пехотного полка под командой поручика Филиппа Жидкова. Часовые, стоявшие на валах укрепления, заметили, как в степи с севера появились кибитки, стада скота и табуны лошадей. Серые от пыли ногайцы с воплями погоняли утомившийся скот.

По команде султана Канакая ногайцы спешились, собрались в толпу и атаковали редут. Залповый огонь из ружей и картечь отбросили ногайцев. Но вскоре те снова бросились на штурм редута. Возможно, нападающие и сломили бы малочисленный гарнизон, если бы на выручку не подошли стоявший в двенадцати верстах на северо-восток от форпоста, где ныне станица Новопашковская, Бутырский пехотный полк во главе с полковником Телегиным и часть Владимирского драгунского полка под командой полковника Павлова.

Подход драгун вызвал среди ногайцев смятение, они бросились через реку, но болотистые берега и топкое дно сразу же засасывали тяжелые кибитки. Ногайцы, видя, что им не увезти кибитки и не угнать скот, начали рубить животных, бросать в реку связанных пленных, рубили даже жен и детей, а затем верхом ушли на юг, к Кубани. Вся степь была покрыта конными беглецами. Ниже урочища Темижбек ногайцы переправились в Закубанье и собрались вдоль правого берега Лабы.

Сколько потеряли русские в этих столкновениях, установить не удалось. Некоторые историки считают, что регулярные полки и казаки потеряли в общем до шестисот человек. Сам Суворов доложил в одном из первых рапортов о том, что корпус потерял, кроме двух майоров, сорок восемь убитыми и двадцать четыре ранеными. Видимо, он указал, только погибшую охрану этих майоров.

4 августа Суворов из Кагальника посылает Иловайскому письмо: «Ваше превосходительство! Остановитесь! Полно: все теперь благополучно. Я скоро буду у карантина. Только канакаевцы почти все перекрошены: самого (Кайакая. — В. С.) небрежно прострелили в ухо».

К этому времени Лешкевич, организовав погоню за мятежниками, сумел захватить руководителей, которые были заключены под стражу и отправлены в Азов. О провале добровольного переселения ногайцев Суворов доложил Потемкину 5 августа и в ответ получил выговор за самовольно начатое переселение и приказ «считать возмутившихся ногайцев не подданными России, а врагами отечества, достойными всякого наказания оружием».

 Отправлено: 18.02.09 22:06. Заголовок: ЗАКУБАНСКИЙ ПОХОД П..

ЗАКУБАНСКИЙ ПОХОД

После провала переселения ногайцев Суворов по приказу Потемкина начинает подготовку к походу в Закубанье, где укрылись мятежники. В частном письме к Иловайскому он пишет:
«Право, почтеннейший брат, под секретом скажу, что сей осени нет у меня охоты за Кубань и сам не знаю чего... истинно можно устать».

11 августа 1783 года с рассветом из ворот Ейского укрепления выступило передовое охранение авангарда Ейской группы Кубанского корпуса. Спустившись по пыльной дороге вниз, в пойму Ей, войска поворачивали на юг, в сторону далекого Копыла, где стояли основные силы корпуса. Семиверстная пойма, высушенная беспощадным августовским солнцем, заволакивалась огромными клубами пыли. На спуске с высокого правобережья глухо гудела земля под тяжелыми пушечными упряжками, громоздкими понтонами и огромными фурами обоза. Серая пыль окутывала пехотные колонны, и только кавалерия скакала чистым полем вдоль дороги с наветренной стороны.

Полк за полком, батальон за батальоном, эскадрон за эскадроном шли и шли через пойму. Еще не скоро пропали вдали за горизонтом высокого левобережья последние конники арьергарда, еще долго стояла над поймой густым облаком солончаковая пыль. И все это время Варвара Ивановна Суворова с дочерью неподвижно стояли на южном бастионе и смотрели вслед уходящим войскам. А потом, сойдя по аппарели на плац, пошли в свой «генеральский домик» ожидать, когда Суворов даст знать о себе, как обычно, краткой запиской.

А он в это время крутился между своих войск на низеньком дончаке. То он в голове колонны шутит с казаками, то едет рядом с ротой пехоты. За прошедшие дни он почернел и от жгучего августовского ветра, и от яркого солнца, и от переживаний, свалившихся на его голову. Лишь глаза молодо блестели на худом лице из-под надвинутой на самые брови, выгоревшей под солнцем треуголки.

На другой день во время переправы через реку Ясени Суворов пишет Потемкину о своем решении стянуть все войска корпуса к Копылу для подготовки похода за Кубань. Одновременно с удовлетворением сообщает, что его письма к восставшим ногайцам возымели успех, «многие, пред сим ушедшие, поворотились назад». К письму он приложил перехваченное Лешкевичем письмо бывшего хана Шагин-Гирея, которого ногайцы боятся по-прежнему. «Он более нелюбим, — пишет Суворов, — и все меры я принял в осторожности от него». Он приказал Лешкевичу пресечь доставку от Шагин-Гирея писем в орды, «доколе его светлость здешние страны оставит».

Суворов предложил Шагин-Гирею выехать в Россию со всем своим окружением. А когда курьер привез ханский отказ, Суворов, выполняя указание Потемкина, послал приказ генералу Елагину арестовать бывшего хана и направить в Россию. Курьер прибыл в Копыл поздно вечером, где он должен был сменить конвой. Но начальник Копыльской группы войск генерал Филисов уже спал, приказав себя не будить. И курьер ждал, пока генерал проснется. Рано утром курьеру дали конвой из тридцати казаков, и он тотчас же выехал на Тамань. При переправе через ерик, у бывшего Сарского фельдшанца, казаки наскочили на засаду горцев и отошли к Копылу. Теперь Филисов, уже «расщедрившись», а главное, узнав от взбешенного курьера, какой приказ он везет, выделил целый полк казаков полковника Исаева. Но время было упущено. Кто-то из доброжелателей бывшего хана предупредил его. Шагин-Гирей со своей свитой сел на лошадей и выехал из городка на восток, к Кубани, будто на прогулку. Лодки у бывшей Екатерининской крепости никем не охранялись. Шагин-Гирей со свитой на них переправился через Кубань.

Генерал Елагин, прочитав приказ, сразу же с командой солдат пошел в старую Таманскую крепость, но она была уже пустой. Приказав казакам седлать лошадей, Елагин поскакал с Исаевым к Кубани, куда вела колесная дорога. Поднявшись на высокий берег, он увидел, как за Кубанью поднималась на высокое левобережье, где ныне станица Джигинская, группа всадников Шагин-Гирей ускользнул.

Суворов снова получил от Потемкина выговор как за утечку секретности, так и за нерадивость Филисова. «Я смотрю на сие с прискорбием, как и на другие странные в вашем краю происшествия, и рекомендую наблюдать, дабы повеления, к единственному вашему сведению и исполнению преданные, не были известны многим». В отношении ленивого и изнеженного Филисова Потемкин с укором напоминает: «Вы сами его к себе просили».

Суворов воспринимал эти выговоры очень болезненно. Неудача в переселении повлекла за собой и другие неприятности. Участились нападения на мирных ногайцев и на малые отряды русских войск. Вся Кубань, начиная от Римского фельдшанца и далее вверх по ее течению, совершенно была открыта, поэтому абреки и мятежные ногайцы свободно переправлялись и, пройдя степями, нападали даже на окрестности Ханского городка. В плен попадали не только солдаты корпуса, за которых ногайцы и абреки требовали выкуп, но и мирные рыбаки, ловившие рыбу в азовских лиманах.

К этому времени бежавший из-под стражи мятежный Тав-султан, собрав довольно сильный отряд, переправился через Кубань в устье Лабы и степями направился к Ейскому укреплению. В полдень 23 августа сторожевые посты на курганах вокруг Ейского укрепления заметили подходивший со стороны верховьев Ей большой отряд конницы. Стоявший возле укрепления чумацкий обоз, несмотря на ожесточенное сопротивление чумаков-украинцев, был захвачен мятежниками.

Вскоре место, где два месяца назад с дружескими чарками сидели союзники, мирные ногайцы и русские воины, превратилось в поле боя. Спешенные ногайские воины, вооруженные в основном саблями и пиками, по приказу султана бросались на валы Ейского укрепления, но каждый раз пушечная картечь и залповый ружейный огонь отбрасывали мятежников от оборонительного рва. Ейское укрепление казалось клокочущим вулканом, покрытым клубами порохового дыма, из которых то и дело молниями сверкали пушечные выстрелы.

Лешкевич весь гарнизон, кроме резерва, построил в каре из трех шеренг. Первая, стоя на банкете и прикрываясь турами, вела огонь из ружей, а вторая и третья только заряжали ружья На плацу у гарнизонной церкви стоял резерв, который должен был вступить в бой, если бы нападающие ворвались на какой-либо фас укрепления. Ночью, когда ногайцы, перепившись захваченной у чумаков водки, крепко спали у потухших костров, через северный фас укрепления скользнули две тени. Одетые под ногайцев и знавшие их язык, казаки проползли мимо спящих у костров ногайцев в степь. Захватив лошадей, они ускакали к Азову. Но комендант Азова бригадир А. А Паутлин из-за отсутствия конницы помощи Лешкевичу оказать не мог и тут же послал гонца к донскому атаману Иловайскому.

В Ейском укреплении гарнизон готовился к новому боевому дню. Канониры чистили пушки от порохового нагара, чинили расшатавшиеся лафеты, подносили картечь и пороховые заряды. Пехотинцы делали патроны, меняли в курках кремни, чистили стволы ружей. Со стороны церкви слышалось заунывное пение, где полковой священник отпевал «убиенных» воинов.

А в это время в ставку атамана войска Донского генерал-майора Иловайского у Песчаного брода на реке Кагальник прискакал на запаленной лошади гонец. Свалившись с седла и покачиваясь от усталости, он вошел в шатер. Вскоре дежурные казаки-сидельцы повезли командирам полков пакеты, на которых в левом уголке начерчены три жирных креста. Нахлестывая лошадей, сидельцы «аллюром в три креста» доставили в тот же день приказ трем полкам немедленно идти на выручку осажденного Ейского укрепления.

В ту же ночь, то есть 25 августа, подполковник Лешкевич решил сделать вылазку. С высоты бастиона он видел, как ногайцы с вечера крепко пьянствовали у костров после неудачных приступов. Командовать вылазкой назначен капитан Бутырского пехотного полка Шихматов, который, отобрав из гарнизона наиболее крепких солдат, сформировал сводный отряд. Перед рассветом Шихматов приказал, соблюдая осторожность, открыть ворота укрепления и вывел свой отряд в поле. Одуревшие от водки мятежники спали у потухших костров. Шихматову удалось развернуть отряд в линию. Солдаты внезапно атаковали мятежников, а когда поднялась тревога и ногайцы схватились за оружие, по приказу капитана отошли к укреплению, уведя с собой двести пленных.

Солнце уже взошло довольно высоко, когда Тав-султан, собрав своих воинов, снова послал их на приступ. В это время дозорные доложили ему, что со стороны Азова над Чубурским шляхом появилось облако пыли. Тав-султан вскоре и сам увидел, из-за облака появилась длинная темная полоса, которая со временем превратилась в колонну конницы. Это шли казачьи полки Кульбакова, Сычева и Барабанщикова.

Тав-султан в бешенстве бросился к коню и поскакал к Бурлацкому броду. А за ним в панике умчались и все его воины. Пока казаки подошли к Ейскому укреплению, мятежники успели скрыться за Еей.

О нападении на Ейское укрепление Суворов узнал спустя несколько дней из рапорта Лешкевича. Тогда же семья его, охраняемая возвращавшимися на Дон полками казаков, переехала в Ростовскую крепость. А в Копыле Суворова ожидали новые неприятности. Осмотрев стоявшие там полки, он, видевший многое, ужаснулся. Генерал Филисов относился к своим обязанностям халатно, жил как барин и не думал исполнять указания Суворова о бережном отношении к солдатам. Некоторые полки здесь, как доложил он 25 августа Потемкину, «вымирали». Воду пили из Протоки, мертвых хоронили «почти внутри лагеря», к тому же лекарств не было совсем.

Суворов с возмущением докладывал о командирах, по вине которых солдаты болели и умирали, ибо их «гордость, пекущаяся об одном самолюбии, на общественное презрение снизойти не может, человеколюбия не знает и рождает в нем нерадение... для меня нет гнуснее сего порока, и я лучше сам смерть приму, нежели видеть страждущее человечество...». Далее он представляет честных офицеров, которые со своими солдатами «обращались в неизмеримой степи денно и нощно в неописуемых трудах, слава богу, здоровы». Хотя, добавляет далее, эти полки и приняли на себя основной удар в дни недавнего мятежа на берегах Ей.

Первым делом Суворов решил перевести лагерь в бывшую Благовещенскую крепость, где место для расположения войск было более здоровым. Затем начал применять самые решительные меры по восстановлению здоровья солдат и улучшению санитарного состояния войск. Ознакомившись с положением в войсках, Суворов приказывает лекарям выявить всех больных и сосредоточить их в специально построенных землянках и шалашах, а затем по рекомендации штаб-лекаря издает инструкцию по заготовке лека

 Отправлено: 18.02.09 22:08. Заголовок: ПОСЛЕДНИЕ ПОСЕЩЕНИЯ ..

ПОСЛЕДНИЕ ПОСЕЩЕНИЯ КУБАНИ. СТРОИТЕЛЬСТВО ФАНАГОРИИ

Прошло восемь лет. 10 ноября 1792 года последовал рескрипт императрицы. Генерал-аншеф Суворов-Рымникский назначался «начальствующим над войсками, в Екатеринославском наместничестве и Таврической области состоящими». Грозный Топал-паша, то есть хромой генерал, как прозвали Суворова турки за легкую хромоту от засевшей в пятке иголки, вновь появился на русско-турецкой границе. Русский резидент в Константинополе А. С. Хвостов писал Суворову:
«Один слух о бытии вашем на границе сделал и облегчение мне в делах, и великое у Порты впечатление...»

Прибыв в Херсон, где была штаб-квартира, Суворов сразу же начал инспектировать войска. Состояние войск его ужаснуло: везде грязь, болезни, воровство. Пришлось с первых дней железной рукой наводить порядок.

Принимая меры по укреплению границы, Суворов ремонтирует крепости и начинает строить новые. И хотя правительство ему на это денег не выделило, он заготавливает инструменты и материалы, расплачиваясь с поставщиками только векселями, на что толкнула его сама императрица, она требовала быть готовым к войне, «дабы... не быть неготовыми против неприятельских».

Укрепляя Причерноморье и Крым, Суворов не забывает и о Кубани. Султан Абдул-Гамид с помощью Франции решил построить три крепости на Западном Кавказе — Анапу, Бугур и Геленджик. Последнюю из-за нехватки денег не построил. Разведка достала план этой крепости, составленный французским инженером Лафитом Клаве. В ответ русское правительство поручает Кавказскому корпусу построить вдоль Кубани редуты — Прочный Окоп, Прочный Стан и Григориполис.

На Тамани построить крепость не удалось. Только в 1786 году, в канун новой войны, командир Таврического егерского корпуса переправил на судах Азовской флотилии два батальона, которые разобрали западную половину старой Таманской крепости, цитадель города, и рядом построили земляную крепостцу по типу крепостей Кубанской линии. Ввиду того что Таман был Екатериной II переименован в Фанагорию, то и крепостца стала называться Фанагорийской или Фанагорией. Крепостца в плане выглядела полуокружностью с хордой длиной сто сорок саженей, которой прижималась к неприступному обрыву моря. Во время разборки башен цитадели был найден мраморный блок, который егеря на катках доставили в крепостцу и уложили у казармы как приступок. Вскоре о «тмутараканском камне» заговорил весь научный мир. Высеченная на нем древнерусская надпись гласила о том, что князь Глеб Святославович зимой 1068 года измерил по льду расстояние от Тмутаракани до Керчи.

Зная, что на Тамани нет сильной крепости, которая могла быть «упором» против Анапы, Суворов посылает туда военного инженера составить ее план и смету. Мы это знаем из документа, который хранится в ГАКК. Начальник Фанагорийского округа войсковой полковник, армии премьер-майор Савва Белый донес в конце ноября 1792 года войсковому атаману, армии бригадиру Захарию Чепеге, что из Херсона прибыл инженер-полковник И. И. Князев «для снятия на острове Фанагории местоположений и сделания проектов крепостей». Далее он просит срочно написать Князеву письмо, чтобы он крепостей ни у города, ни у Бугаза не строил, ибо к крепости у города тогда отойдут выгоны для скота и «различного родючего дерева сады», а у Бугаза — рыбные ловли и соленое озеро, где соль добывают.

Это доказывает, что казачье начальство с неудовольствием встретило решение о постройке на Тамани крепостей, и в дальнейшем оно будет этому всячески противиться. В середине декабря Князев проект составил, но правительство его забраковало из-за дороговизны. Вскоре Князев был отозван на строительство Николаева, а сменивший его инженер-подполковник де Волан составил новый проект, но и его правительство не утвердило по той же причине. К тому же императрица, обеспокоенная ростом суммы, на которую Суворов выдал векселей, потребовала «действовать не столь поспешно», а векселя объявила недействительными. Это поставило Суворова на грань разорения...

Принимая решение на строительство крепости у городка Таман и форта у Бугаза, Суворов, конечно, зная о переселившемся туда полке Черноморского войска, с начальством которого он встречался еще в 1787 году. Суворов решает ехать на Тамань, чтобы выпросить на месте 3000—3500 работных людей. Но, не зная положения на Тамани, в своих расчетах ошибся. Таврический губернатор генерал-майор Жегулин, которому подчинялись черноморские казаки, предупредил Белого, что Суворов «на сих днях... может вознамериться посетить и остров Фанагорию». Однако Суворов не приехал. 7 февраля 1793 года Жегулин вновь предупреждает Белого; «Вчерашний день я получил достоверные сведения, что его сиятельство граф Александр Васильевич Суворов-Рымникский на сих днях сюда будет и прямо на Тамань отправиться изволит».

1 марта Белый донес войсковому судье, армии полковнику Антону Головатому: «Вашему высокоблагородию честь имею донесть: первое, что сего февраля, в тридцатый день, был на Тамани его сиятельство высокоповелительный господин генерал-аншеф главнокомандующий войсками граф и разных орденов кавалер Александр Васильевич Суворов-Рымникский». На казачьем баркасе Суворов переправился через Керченский пролив и прибыл к городу, который он покинул пятнадцать лет назад. Все так же на фоне, неба вырисовывались башни приморского замка, составляющего северо-восточную часть цитадели, где было последнее убежище Шагин-Гирея. Правее ручья, что протекал через цитадель, на высоком обрыве виднелись валы и казармы Фанагорийской крепостцы, где стоял 1-й батальон Таврического егерского корпуса. А левее восточной окраины Тамана, за широкой лощиной, где стояло с десяток мореходных лодок, темнели валы бывшей новой Таманской крепости, которую строил Курский полк.

Баркас еще подходил на веслах к старинной пристани, а толпы народа уже усеяли береговые обрывы. На пристани Суворова встретил рапортом командир батальона премьер-майор Христофор Розенберг, которого тут же сменил окруженный старшинами Савва Белый. Не успел Суворов сойти с пристани, как начальник почетного караула подал команду, егеря вскинули штуцера, оркестр ударил встречный марш, а с валов крепостцы грохнули пушки, разнося эхо на многие версты вдоль обрывов Тамани.

Проведя строевой смотр батальона егерей на бывшей площади цитадельной мечети, что была у левого берега ручья, Суворов прошел в крепостцу. Осмотрел ее укрепления, казармы и стоящие под навесом трофейные пушки, захваченные казаками в крепости Березань и поставленные сюда при переселении на хранение в октябре 1792 года. Поднявшись на бастион, Суворов осмотрел город. Все пространство внутри валов было заполнено обгорелыми развалинами с торчащими над ними минаретами мечетей. И только севернее озера, в центре города, виднелось несколько десятков новых хаток, крытых соломой.

Сопровождаемый Розенбергом и его заместителем секунд-майором Василием Муратовым, Суворов направился на форштадт вдоль правого берега ручья. Здесь в казармах жили переселенцы. У моста через ручей Суворова встретил Белый с жалобой на «превеликую тесноту в куренях». Осмотрев ближайшую казарму, где разместился Каневский курень, Суворов ужаснулся. Тут, как и в других казармах, было тесно, грязно, больные лежали вместе со здоровыми, многие не имели теплой одежды.

Оправдываясь, Белый доложил, что это все бедняки, а богатые уже построили себе собственные хаты. Суворова это не успокоило. После осмотра «ситуации новой крепости» и побитых зимней бурей мореходных лодок, которые стояли в устье лощины восточнее старого турецкого кладбища, Суворов обещал казакам «неоднократно подавать во всех нуждах руку помощи». А возвратившись в крепостцу, продиктовал несколько приказов. Один командиру Таврического корпуса — немедленно освободить большой дом в Ени-Кале для размещения казаков, ожидающих переправы на Тамань. Второй коменданту Ени-Кале — откомандировать на Тамань лекаря с запасом лекарств. Третий — направить на Тамань солдат-плотников для ремонта лодок.

На другой день Суворов доложил императрице об осмотре местности и, касаясь Фанагории, добавил, что «для безопасности войску Черноморскому в военное время» крепость надо построить как можно быстрее. И помня о разбитых бурей лодках, приказал де Волану составить план и смету гавани для казачьей флотилии у новой крепости.

Наступила весна, а денег все не было. Без денег «мои распоряжения тщетны и исправить невозможно будет, время всего дороже», — жаловался Суворов, но правительство молчало. Суворов томился неизвестностью. Он пишет П. И. Турчанинову:
«Я здесь нещадно в оковах ожидания денег... в расходе сумм меня разоряют... всем жертвую для блага человечества». Чтобы достать денег, он вынужден закладывать свои деревни и даже думал ехать на войну в Европу волонтером.

Только 1 мая последовал указ о начале строительства крепостей, но денег опять выделено не было. В ГАКК хранится интересный документ, касающийся заготовки строительных материалов. Это приказ фанагорийского начальника Белого о том, что Суворов «повелел взять близ лежащих развалин Таманской крепости стен и башен камень и сверх того все мраморные камни и другие древние вещи, имеющие на себе достопамятные знаки, кои и хранить для приличного употребления на новую крепость». Далее Белый предупреждает, что, кто будет ломать камень в крепости, «наказан будет».

Заготавливая материал для строительства новой крепости, Суворов сохранял для науки камни со «знаками», которые он видел еще в 1778 году, например с гербами генуэзских консулов. В мае казаки покинули Тамань почти все. Они заняли кордонную линию вдоль Кубани. Это осложнило вопрос о выделении рабочих. Суворову снова пришлось ехать на Тамань, о чем 18 июля Головатый донес Чепеге, стоящему табором в Карасунском куте, где он выбрал место для войскового города: «Уведомляю при том, что его сиятельство граф Александр Васильевич Суворов-Рымникский 16-го числа, в пятницу, был у нас на Тамани: обедал у меня и, часов с пять погостивши, на ту сторону возвратился .. Беседа за столом занимаема была нашими обстоятельствами».

Отсутствие денег, атаки кредиторов, угроза разорения, волокита с выделением рабочих — все это нервировало Суворова. Если так и дальше будет, «в этом году успеть нельзя», — доказывает Суворов, но в ответ опять молчание. Только 19 мая последовал указ о выделении денег на строительство крепостей, но с оговоркой, что Фанагорийскую крепость надо построить дешевой — из земли, как крепость Дмитрия Ростовского. Суворов рассчитался с кредиторами и приказал строительство начинать.

Вместо отозванного де Волана Суворов послал на Тамань инженер-капитана Захара Шмидта, которому было поручено первым делом восстановить «старый ретраншемент», где была новая Таманская крепость, «дабы магазины и артиллерия в случае неприязненных действий со стороны турок не могли быть в опасности». 31 июля Шмидт прибыл на Тамань почтовой лодкой, донес рапортом Головатому о начале строительства крепости и приступил к работам.

Беспокоясь о строительстве крепости, где работали казаки и егеря 1-го и 2-го батальонов Таврического егерского корпуса, Суворов посылает на Тамань своего дежурного генерала Ф. И. Левашева, который после осмотра крепостных работ предупредил местное начальство, что сюда может приехать сам Суворов. «Граф сам вскорости будет сюда», — донес Головатый на другой день атаману Чепеге.

Действительно, Суворов думал той осенью посетить Тамань и даже проехать вдоль всей Кубанской кордонной линии до Кавказа. Но «после раздумал», — написал 2 декабря генерал Левашев в частном письме И. Д. Хвостову. Тем более что поводы для раздумий были. Борьба Суворова за повышение боевой готовности войск должных плодов не давала. Казнокрады и воры всех степеней, за спиной которых стояли высокие покровители, обворовывали и морили солдат. Положение сложилось до того опасное, что императрица приказала Военной коллегии провести следствие «над бездельниками и убийцами, кои причина мора, ради их воровства и нерадения... на каторгу сошлите тех, кои у меня морят солдат».

Заканчивался 1793 год, и, подводя итоги, Суворов с горечью признавал: «...крепости сей год неуспешны по денежной ябеде». Медлительность царской администрации сорвала все его планы. Весной 1794 года крепостные работы на Тамани начались рано, но нехватка рабочих рук и на этот раз тормозила строительство. К тому же Суворов вскоре был направлен на новое место службы.

И только летом 1795 года в крепость вступил гарнизон из 1-го и 2-го батальонов Таврического егерского корпуса под командой подполковника А. Д. Куприна. В Фанагорийской крепостце, которая теперь называлась Таманской крепостью, стал гарнизоном батальон под командой подполковника Ивана Кираева. (Развалины ее и ныне видны в станице Тамань, западнее переулка Приморского.)

Время сохранило имена строителей крепости, но только егерей, да и то не всех. Работая в ГАКК, мне удалось установить личности более восьмисот егерей, которые строили крепость. Разные это были люди — молодые и пожилые, рекруты недавние и ветераны, которые защищали с Суворовым Кинбурн, штурмовали Очаков, брали Измаил. Удалось установить даже, откуда они были родом, где, видимо, и ныне живут их потомки.

По плану, а их сохранилось несколько, Фанагорийская крепость была в виде полуокружности, прижатой хордой к обрыву моря. Протяженность вала со стороны суши составляла 574 сажени, а вдоль моря — 325 саженей. Ворота Азовские выходили на восток, а Нимфейские — на запад. Три полных бастиона — Петра, Владимира и Павла прикрывали крепость со стороны суши. Подступы под обрывами прикрывались полубастионами Бориса и Глеба. Вокруг плаца стояли казармы, дома офицеров и цейхгаузы. У бастиона Павла была усадьба коменданта, где в 1820 году останавливались генерал Н. Н. Раевский отец с семейством и А. С. Пушкин.

Гавань для черноморских лодок не была построена, ибо казаки не пожелали жить под армейским глазом, а построили себе ее в Кизилташском лимане, бывшем Кубанском, и назвали гаванью Головатого. Забегая вперед, отметим, что крепости в боевых действиях участвовать не пришлось. После присоединения Анапы к российским городам в крепости разместился госпиталь правого фланга Кавказской линии, где лечились и декабристы А. И. Черкасов, В. П. Лихарев.

Если подойти к проему Азовских ворот, то справа, за сухим ложем ручья, где стоит памятник героям гражданской войны, до середины XIX века была слобода Щсмиловка, здесь селились отставные солдаты из гарнизона крепости В 1855 году, во время Крымской войны, сильный англо-французский десант занял крепость. Но черноморцы ночной атакой выбили союзников, которые зажгли в крепости все, что могло гореть, и бежали на корабли.

В 1868 году отставной полковник А. Новосельцев купил у казны крепость и построил из суворовских казарм первый на юге России нефтеперегонный завод, нефть для которого добывалась в Закубанье, на реке Кудако. После разорения Новосельцева завод был продан на слом, и крепость опустела окончательно. Ныне в крепости пахотное поле да строения МТФ Таманского винсовхоза. Ни на бастионах, ни у ворот, к сожалению, нет охранного знака.

В конце 1795 года Суворов вновь был назначен командующим войсками Юга России. В его жизни начался период, который вошел в историю как «тульчинский». Имея шгаб-квартиру в городишке Тульчине, Суворов отдал себя любимому делу — обучал войска только тому, что нужно на войне. Находясь в отрыве от Кубани, Суворов внимательно следил за охраной границы казаками, интересовался их жизнью, беспокоился за стоящие там батальоны егерей. Тогда же он предложил возложить на Кавказский корпус охрану Кубани.

В июне 1796 года Суворов доложил Зубову, что едет осматривать войска, стоящие в лагерях, намереваясь посетить и Тамань, чтобы осмотреть Фанагорийскую крепость, но план этот сорвала занесенная сюда эпидемия чумы. На Тамани ввели карантин. Пройдет много лет, и внуки Суворова пройдут по его следам. Корнет Александр Суворов (1804—1882), как причастный к декабристам, будет послан на Кавказ, где и прослужит много лет дружил с декабристами.

Павел Бестужев писал о нем: «Молодой человек с возвышенным характером, чистою нравственностью, благородной и чувственной душою, с умом и военными способностями, не помрачающими великого деда его...» Имел боевые ордена и шпагу золотую «За храбрость». В отставку ушел генералом от инфантерии. На известной картине художника Горшельда «Пленение Шамиля» Александр Суворов изображен среди офицеров, стоящих рядом с наместником Кавказа фельдмаршалом Барятинским.

В 1835 году Барятинский во время похода Вельяминова за Кубань был тяжело ранен. В этом походе участвовал и второй внук великого полководца, Константин Суворов (1809—1878), который, числясь при канцелярии наместника Кавказа, попал на Кубань волонтером. Дослужился до полковника, был гофмейстером.

Заканчивался 1796 год. Умерла Екатерина II, и на престол вступил Павел I. Положение великого полководца сразу же осложнилось, ибо он мужественно продолжал защищать национальное русское военное искусство, противником которого был император. Начав с мелочной придирчивости, Павел уволил Суворова из армии без права ношения мундира, ибо «войны нет и ему делать нечего». Суворов при выстроенных войсках снял фельдмаршальский мундир, увешанный всеми орденами России, и покинул армию.

Прошло два года. Политическая обстановка в Западной Европе осложнилась до того, что заставила царя самодура под давлением союзников по антифранцузской коалиции назначить главнокомандующим объединенными армиями «знаменитого мужеством и подвигами» генерал-фельдмаршала Суворова-Рымникского.

В марте 1799 года Суворов вступил в командование армией и, несмотря на тяжелейшие условия и предательство союзников, все же кампанию выиграл. Швейцарский поход навечно был записан золотыми буквами в историю военного искусства. «Этот переход, — писал Ф. Энгельс, — был самым выдающимся...» Поэтому даже Павел I, несмотря на всю свою неприязнь к великому полководцу, вынужден был дать оценку его деятельности на посту главнокомандующего пожалованием титула князя Италийского и чина генералиссимуса российских войск.

Незадолго до этого Суворов как-то сказал художнику, писавшему его портрет по наказу курфюрста саксонского:
«Ваша кисть изобразит черты лица моего — они видны, но внутреннее человечество мое сокрыто. Итак, скажу вам, я кровь проливал ручьями. Содрогаюсь! Но люблю моего ближнего; во всю жизнь мою никого не сделал несчастным; ни одного приговора на смертную казнь не подписывал; ни одно насекомое не погибло от руки моей. Был мал, был велик; при приливе и отливе счастья уповал на бога и был непоколебим...»

А непоколебимость великому полководцу очень нужна была в борьбе с темными силами России, во главе которых стоял сам император. Мучительные раздумья о дальнейшей судьбе русской армии, забитой палочной дисциплиной и задавленной прусской муштрой, отравляли его жизнь. В узком кругу друзей Суворов самым серьезным образом уверял, что он за свою жизнь был ранен тридцать два раза: два раза на войне, десять раз дома и двадцать раз царским двором.

Война была окончена, и Суворов, уже в который раз за свою полувековую службу в армии, стал не нужен. «Суворов-солдат», как назвал его Ф. Энгельс, гордость России, снова оказался в опале. «Стоглавая гидра» самодержавия на этот раз ужалила смертельно великого сына России, и 6 мая 1800 года он умер. При великом стечении народа Суворова похоронили в Благовещенской церкви Александро-Невской лавры и на могилу положили плиту белого мрамора с пышной надписью. Через полвека по настоянию сподвижников великого полководца плита была заменена его внуком А. А. Суворовым. На новой плите, сохранившейся до наших дней, высечено по завещанию самого полководца всего три слова: «Здесь лежит Суворов».

Кончину А. В. Суворова оплакивала вся Россия. Видные поэты того времени сочиняли ему эпитафии. Вот одна из них:
Остановись, прохожий!
Здесь человек лежит, на смертных не похожий.
На клиросе в глуши с дьячком он басом пел
И славою, как Петр иль Александр, гремел
Ушатом на себя холодную лил воду
И пламень храбрости вселил в сердца народу.
Не в латах на коне, как греческий герой,
Не со щитом, украшенным всем паче,
С ногайкою в руках и на солдатской кляче
В едино лето взял полдюжины он Трои.
Любил жить в хижинах и покорял столицы,
Вставал то петухом, сражался на штыках,
Чужой народ носил его на головах,
Одною пищею с солдатами питался.
Цари к нему в родство, не он к ним причитался.
Был двух империй вождь,
Европу удивлял,
Сажал царей на трон и на соломе спал.

Правильно сказал военный историк конца прошлого века М. И. Богданович, выражая мнение передовых людей России: «Суворов был и всегда будет представителем нашего воинства. Пройдут многие годы, появятся в русском народе другие великие вожди и укажут полкам нашим новые пути к победам и славе; но каждый раз, когда стальная стена штыков русских должна будет обрушиться на врагов наших, мы вспомним Суворова».

Да, так оно не раз и было. В 1918 году молодая Советская Республика при создании Красной Армии сразу же применила в деле воспитания красноармейцев, воинов нового типа, заветы и методы воспитания Суворова. В трудные для нашей страны годы, когда на полях Великой Отечественной войны решалась судьба социалистической Родины, имя Суворова вело на подвиг русских солдат. И сейчас, в мирные дни, имя Суворова горит золотом на опаленных огнем войны знаменах, под которыми советские воины освободили человечество от фашистского порабощения.

Полководческий орден Суворова, учрежденный в 1942 году, и создание суворовских училищ — это достойное признание полководческого гения А. В. Суворова и благодарная память потомков о патриоте России. «Доброе имя должно быть у каждого человека, — говорил Суворов, — лично я видел доброе имя в славе своего Отечества и все успехи относил к его благоденствию».

 Отправлено: 18.02.09 22:08. Заголовок: КНИГА О ВЕЛИКОМ ПОЛК..

КНИГА О ВЕЛИКОМ ПОЛКОВОДЦЕ

Закончено повествование о Суворове. Спрессовано время, и кажется, что разрушена стена пространства. Священна обязанность людей сохранять для потомков «дела давно минувших дней, преданья старины глубокой». «Гордиться славою своих предков не только можно, но и должно», — писал А. С. Пушкин.

К плеяде замечательных людей XVIII века, которыми по праву гордится наш народ, относится и великий русский полководец А. В. Суворов. Современников удивляла эта яркая, самобытная личность. Внешне непримечательный, невысокий и тщедушный, он отличался неукротимостью духа, силой воли, неуемной энергией. Он не был поэтом, но экспромтом писал стихи, а эпистолярное его наследие удивительно образно и поэтично. Он не был философом, но простотой античных мудрецов проникнуты его приказы и диспозиции.

Один из образованнейших людей своего века, он без остатка отдавал свой талант делу, которому посвятил себя. «Я заключал доброе мое имя в славе моего Отечества и все успехи относил к его благодеянию», — писал А. В. Суворов. Когда требовали обстоятельства, он становился строителем, инженером, политиком, дипломатом. И всегда оставался солдатом и военачальником.

Первый, кто обратил внимание на военное призвание А. В. Суворова, был известный деятель петровской эпохи, прадед А. С Пушкина генерал А. П. Ганнибал. По его совету Суворов еще мальчиком был зачислен в гвардейский Семеновский полк, где на семнадцатом году жизни он и начал свою службу капралом. По тем временам для представителя довольно известного дворянского рода свою военную карьеру он начал сравнительно поздно, и это, казалось, не предвещало ему значительных восхождений по службе. В его возрасте такие его современники, как П. А. Румянцев, Н. И. Салтыков, 3. Г. Чернышев, и многие другие были уже полковниками.

Но А. В. Суворов был настойчив, талантлив, целеустремлен. Его тактику отличала новизна, а его отношение к солдату было иным, чем у многих его сослуживцев. Сын своего времени и своего класса, он был помещиком, владельцем крепостных крестьян, но из солдат он стремился создать не «артикулом предусмотренный механизм», как того требовал Павел, а смелых, инициативных, «знающих свой маневр» воинов-патриотов. Чуждый праздных придворных развлечений? А. В. Суворов был прост в обхождении и быту, спал на соломе, не гнушался солдатской пищи.

Высокие морально-боевые качества суворовских чудо-богатырей в сочетании с полководческим искусством А. В. Суворова обеспечили ряд блестящих побед русского оружия в последней трети XVIII века, а сражения у Кинбурна, Фокшан, при Рымнике, штурм Измаила, Итальянский и Швейцарский походы А. В. Суворова стали хрестоматийными.

Оценивая Швейцарский поход А. В. Суворова, Ф. Энгельс назвал его «самым выдающимся из всех совершенных до того альпийских переходов». За этот поход А. В. Суворов третьим и последним в истории царской России получил высший воинский чин генералиссимуса. Слава его была велика! Им гордилась Россия, перед ним преклонялась Европа. Еще при жизни выдающегося полководца о нем стали сочинять легенды, писать стихи, изучать его военное искусство.

К нашему времени литература о жизни и деятельности полководца стала необозримой, она насяитывает несколько тысяч наименований. Казалось бы, что еще можно нового сообщить о Суворове? Оказывается, можно. И в этом убеждаешься, когда закрываешь последнюю страницу представленной книги. Ее автор — краевед В. А. Соловьев потратил не один год на кропотливый поиск, чтобы выявить как можно больше свидетельств о пребывании и деятельности на Кубани великого русского полководца. Нельзя сказать, что у В. А. Соловьева не было предшественников, исследовавших в том или ином аспекте указанную тему. Но заслуга В. А Соловьева состоит прежде всего в том, что он впервые сделал попытку скрупулезно и всесторонне восстановить одну из интереснейших страниц истории Кубани путем привлечения различных исторических источников — вещественных, этнографических, фольклорных, письменных...

Особенно важно то, что автор не ограничился поиском новых источников, среди которых не последнее место занимают и документы, извлеченные им из архивов, а в буквальном смысле слова прошел по следам Суворова. Используя старинные карты и планы, В. А. Соловьев изучал места пребывания Суворова на Кубани, дислокации его корпуса, искал остатки построенных им редутов и фельдшанцев, сопоставлял сохранившиеся планы военных укреплений с их еле видимыми остатками на местности. Это позволило автору не только выявить все основные маршруты передвижения Суворова на Кубани, планы военных действий руководимого им корпуса, но и уточнить ряд исторических и географических названий. Причем деятельность полководца показана автором на широком фоне внутреннего социально-экономического и политического положения Кубани, во взаимосвязи с внешними событиями.

Именно на Кубани, как это хорошо видно из книги, Суворов проявил себя не только как мудрый политик и дипломат, но и как инженер и организатор строительства фортификационных укреплений Кубанской оборонительной линии. Со страниц книги встает не только колоритная фигура Суворова, но и имена тех, известных и неизвестных офицеров и солдат, кто в трудных кубанских походах и баталиях воспитывался и обучался на основе суворовской «науки побеждать», формировался в чудо-богатырей, подвигам которых удивлялся весь мир.

Книга В. А. Соловьева несет в себе не только заряд новизны и познавательности, но и проникнута духом патриотизма, любовью к героическому прошлому народа и его выдающимся представителям. На одном из памятников знаменитого Бородинского поля можно прочесть:
«Доблесть родителей — наследие детей. Все тленно, все преходяще, только доблесть никогда не исчезнет — она бессмертна».

Эта надпись была начертана в начале нашего века, но ее глубокий смысл верен и сейчас. Ведь доблесть воинов во славу своего Отечества в самые различные периоды нашей истории, будь то времена Александра Невского или Александра Суворова, гражданской или Великой Отечественной войн, всегда пример для воспитания молодежи. «Проповедь советского патриотизма, — писал М. И. Калинин, — не может быть оторванной, не связанной с корнями прошлой истории нашего народа. Она должна быть наполнена патриотической гордостью за деяния своего народа. Весь советский патриотизм является прямым наследником творческих сил предков, двигавших вперед развитие нашего народа».

Книга В. А. Соловьева вносит определенный вклад в летопись истории нашей страны и как ее неотъемлемой частицы — Краснодарского края.
В. Н. РАТУШНЯК, доцент, кандидат исторических наук.

ЛИТЕРАТУРА

Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 2, с. 448.

Энгельс Ф. Избранные военные произведения, т 1, с. 26, 54.

Калинин М. И. О воспитании и обучении. М, 1957.

Алексеев В. Суворов — поэт. СПБ, 1901.

Арканников Ф. Темрж: Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа. 1884, вып. 4.

Архив кн. Воронцова. Башкиров А. Археологическое обследование Таманского полуострова летом 1926 года. Б. м., 1928.

Бобровский П. Кубанский егерский корпус. СПБ, 1893;

История 13 лейб-гренадерского Эриванского полка. СПБ, 1893, ч. 3;

История графа Александра Васильевича Суворова, или Жизнь великого воина» СПБ, 1897.

Булгарин Ф. Суворов. СПБ, 1843.

Бутков П. Материалы для новой истории Кавказа с 1722 по 1803 г. 1869, т. 2.

Богуславский Л. Апшеронская памятка. 1700—1894 гг. СПБ, 1894;

История Апшеронского полка. 1700—1892 гг. СПБ, 1892, т. 1.

Герц К. Археологическая топография Таманского полуострова. М., 1870.

Глинка С. Русское чтение. СПБ, 1845, т. 1.

Государственный архив Краснодарского края (ГАКК).

Д е б у И. О Кавказской линии и присоединенном к ней Черноморском войске. СПБ, 1829.

Дмитриенко И. Сборник исторических материалов по истории Кубанского казачьего войска. СПБ, 1896, т. 3.

Дубровин Н. Суворов среди преобразователей екатерининской армии. СПБ, 1886;

Присоединение Крыма к России, 1885.

Живило К. Экскурсия на Таманский остров, 1908.

Каменский Е. История 2-го драгунского Санкт-Петербургского генерал-фельдмаршала кн. Меньшикова полка. 1707—1898 гг. М„ 1889, т. 1, с. 430.

Кривошлык М. Исторические анекдоты из жизни русских замечательных людей. СПБ, 1898.

Ланд Ф. Экскурсия по Таманскому полуострову. Тифлис, 1871.

Лунин Б. Очерки истории Подонья — Приазовья. Ростов н/Д., 1951, кн. 2.

Масловский Д. Русская армия Екатерины Великой. СПБ, 1892;

Воспоминания суворовского солдата. СПБ, 1895.

Месяцеслов исторический и географический на 1778 год, СПБ. 188

Новосельский А. Борьба Московского государства с татарами в первой половине 18-го века. М; Л, 1948.

Отдел рукописей Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина (ОРГБ).

Никифоров В. П., Помарнацкий А. В. А. В. Суворов и его современники. Л., 1964.

Петрушевский А. Генералиссимус кн Суврров. СПБ, 1881, т. 1; Рассказы о Суворове. СПБ, 1909. Полевая фортификация или искусство, каким образом строить шанцы и разные укрепления. М., 1798.

Полевой Н. История кн. Италийского, графа Суворова-Рымникского, генералиссимуса российских войск СПБ, 1904;

Рассказы старого солдата. СПБ, 1825.

Полное собрание русских летописей (ПСРЛ).

Потто В. История 44 драгунского Нижегородского полка. СПБ, 1892, т. 1; 1893, т. 2; Кавказская война в отдельных очерках, эпизодах, легендах и биографиях. СПБ, 1897, т. 1; Суворов на Кавказе. — Солдатская библиотека, вып. 86.

Попов Г. Боевые песни русского солдата. СПБ, 1893.

Рудаков В. Генералиссимус кн. А. В. Суворов в анекдотах и рассказах современников. СПБ, 1900.

Руткевич Н. Темрюк и его прошлое. Темрюк, 1923.

Сахаров В. История конницы. СПБ, 1889.

СенюткинМ, Донцы, 1886, ч. 1—2. Суворов А. Документы. М., 1951, т. 2. Суворов в анекдотах. СПБ, 1903.

Старков Я. Рассказы старого воина о Суворове. М, 1847, т. 1—3. Стрёмоухов М., Симанский П. Жизнь Суворова в художественных произведениях. М., 1900. Труды Военной академии им. М. В. Фрунзе. М, 1951, вып 19.

Крутляков П. Деятельность Суворова в Крыму и на Кубани.

Тимченко-Рубан Г. Суворов и инженерное дело. СПБ, 1913.

Шавров. Краткая история Фанагорийского полка. М., 1890.

Центральный государственный военно-исторический архив (ЦГВИА). Устав воинский, должности генерал-фельдмаршалов, всего генералитета и прочих чинов, которые при войске надлежит быть, и оных воинских делах и поведениях, что каждому чинить должно. СПБ, 1776.

Очерки истории Адыгеи. Майкоп, 1957. Адыги, балкарцы и карачаевцы в известиях европейских авторов ХVI-ХIХ вв. Нальчик, 1974.

Аутлев П. У. Суворов об адыгах. — Ученые записки Адыгейского научно-исследовательского института истории, языка и литературы, т. 13.